Добровский округ

  1. Здоровый регион
  2. ЛУЧШИЙ ТЕРАПЕВТ — ПЕДИАТР

ЛУЧШИЙ ТЕРАПЕВТ — ПЕДИАТР

Просмотров: 270

Девочка — весёлая, как солнечный зайчик, хорошенькая, как полевой цветок, — за два дня болезни превратилась в неподвижную нарядную куклу. В отчаянии мама и бабушка отвезли малышку к врачу в Путятино. Здесь они получили подробную консультацию, как лечить ребёнка. Недуг быстро отступил. Сегодня она учится в Крутовской средней школе, отличница и такая же хорошенькая.

Одна старушка (так часто бывает) осталась без мужа, прожив с ним 52 года. Состав семьи: дети, внуки. И заболела — отнялись ноги. А в правой руке не могла даже чашку с чаем держать. И Нина Владимировна Новосёлова подняла её с колен (это про меня), подарила трудоспособную жизнь на десятилетия.

—Нина Владимировна, Вас в сёлах Крутое, Делеховое и, конечно, Путятино знают как высококлассного специалиста и стар, и млад. Что для Вас значит профессия врача?

—Военные говорят: „Есть такая профессия — Родину защищать“. А каждый врач может сказать: „Есть такая профессия — стоять на страже жизни и здоровья человека“.  И это не пафос. Ведь доктор, получая диплом, даёт клятву на верность своему делу.

—Есть мнение: все мы родом из детства. Ваше детство, семья, место, где вы росли, как-то повлияли на будущий выбор профессии?

—Наверное, да. Мой папа — офицер, служил в Туркестанском военном округе. Это была суровая романтика. Быт прост, без излишеств, можно сказать точнее — спартанский. Бесконечные переезды. В семье четверо детей, включая меня с двойняшкой-сестрой. И все учились хорошо. А сколько школ мы поменяли! Позже все получили высшее образование. Наша мама — педагог. Правда, думаю, воспитание шло само собой, по армейскому девизу: „Делай, как я“. Брали пример с родителей — честных, строгих к себе, трудоголиков. И невольно копировали стиль их жизни. Мы приехали в знойную Среднюю Азию из Новгородской области, когда нам с сестрой сравнялось четыре года. Долго привыкали к новому климату, часто болели. Я рассуждала: „Вырасту и стану врачом. Даже лучше — детским врачом“. Выходит, обстоятельства жизни предопределили мою судьбу.

—И после окончания школы — в медицинский институт?

—Да. Не раздумывая. Я стала студенткой медицинского института. Училась и жила в одном из древнейших городов мира. Самарканд — ровесник Гиппократа, город-музей. Когда-то являлся столицей обширной империи Тимура (Тамерлана). А русский археолог В.Л. Вяткин обнаружил здесь остатки обсерватории Улугбека, внука Тимура…

Но я отвлеклась. У нас были особые преподаватели. Во время Великой Отечественной войны Ленинградская военно-медицинская академия имени Павлова в полном составе была эвакуирована в Узбекистан. Многие её медицинские светила преподавали в нашем институте. Это были необыкновенные люди. Казалось, нет границ их познаниям. Учили нас классно.

—Готовясь к беседе с Вами, я прочитала, что в Узбекистане за годы советской власти (1920-1990) численность населения выросла в шесть раз…

—Женщины рожали там много всегда, семья в среднем состояла из семи человек. Но и смертность детей тоже была высокой. Поэтому такое значение придавали подготовке детских врачей, причём высокого класса. На третьем курсе института тех студентов, которые учились лучше, переводили на факультет педиатрии. В институте поддерживали культ детского врача. Ходила даже такая поговорка: „Лучший терапевт — педиатр!“.

—После окончания института было распределение?

—Естественно. 1 августа 1971 года я должна была приступить к работе участкового врача-педиатра детской городской поликлиники. А так как у меня было ещё два свободных месяца, то решила поработать в пионерском лагере. Первая моя двухмесячная круглосуточная трудовая вахта — и 800 детей! Правду говорят: чтобы научить человека плавать, надо бросить его в глубокую реку.

И дальше практики было в избытке. Одно время работала главным педиатром города. Это 200000 детей! И здесь я, наверное, несколько надорвалась. Хотелось небольшой передышки. Мне предложили заведовать кабинетом инфекционных заболеваний в детской поликлинике. Согласилась. Но всё раздумывала: а нужна ли мне эта работа? Я всегда была уверена и вскоре ещё раз убедилась: бесполезных знаний не бывает. Рано или поздно им будет найдено применение. Вскоре меня уже пригласили на кафедру инфекционных болезней при институте, где я училась. В течение пяти лет работала над диссертацией, над интереснейшей темой (естественно, связанной с детскими болезнями). Собрала исследовательский материал. Надо было ехать в Москву. И вот грянуло… 11 сентября 1991 года Узбекистан праздновал День независимости.

—Жизнь в республиках Советского Союза я знаю не понаслышке. Особенно в закавказских. И привлекательные её стороны: вечное лето-весна, фрукты, улыбающиеся люди (и ни одного пьяного на улице). А главное: если профессионал, тебе — зелёная улица, никто не мешает, не завидует, если получается лучше, чем у другого. И — уважение! Когда во время отпуска мы приезжали к родителям в Липецк, то мои подруги у меня спрашивали: „Ну, как ты там живёшь?“. Я отвечала: „Купаюсь в уважении“. Вот почему часто трудно бывает прижиться русским людям, когда они возвращаются на историческую родину. Сравнивая материальную (как одеваются, питаются, что на прилавках магазинов), культурную (состояние школ, Дворцов культуры) жизнь русского человека в Центральной России, мы видели, что она на порядок ниже. Всё шло на Кавказ, в Среднюю Азию, а уж в Прибалтику… Монолитный, крепкий Советский Союз не устраивал тех, кто и сейчас хотел бы подмять под себя весь мир. Вот и нашли самое хрупкое и уязвимое место в многонациональной империи — национальный вопрос. И русский человек, основной создатель материально-технической базы всей страны, оказался крайним — мигрантом. Как говорили в Прибалтике русские: „Мы стали мигрантами, не покидая своих квартир“. Я уж не говорю о Сумгаите, Душанбе, об армяно-азербайджанской войне за Карабах… Я знаю, что сейчас простой народ бывших советских республик опомнился, слышала, как говорят: „Что мы наделали, мы же жили при коммунизме“. Но поезд уже ушёл…

Однако в Узбекистане, насколько мне известно, особых потрясений не было. Почему же Вы уехали?

—А меня и уговаривали не уезжать. Моя младшая сестра осталась, до сих пор преподаёт в школе русский язык. И всё же там многое изменилось после объявления независимости.

Как-то неуютно стало. К тому же ввели правило: всю документацию, ту же диссертацию, к примеру, переводить на узбекский. Хотела поехать в Белоруссию (там ещё одна моя сестра живёт). Но проездом оказалась в Липецке, и мне посоветовали навестить чудесный Добровский район, посмотреть на больницу в селе Путятино. Посмотрела. И осталась. Разве можно было поступить иначе? Это было на Покров 1992 года. Снег, который я не видела в Самарканде никогда. Чудо! А второе чудо — двухэтажная новенькая больница. Чистота. Кафель блестит. Палаты просторные. Пищеблок. Мраморная лестница на второй этаж. Тут и физиотерапия, и грязелечебница, и водолечебница. Грязи, как говорили, не хуже, чем в Карловых Варах. И мне здесь предложили быть главным врачом. Это был самый лучший, самый чудесный сон наяву.

—А какими показались Вам русские люди после Самарканда?

—Первое впечатление — открытые и доброжелательные. Так оно было и потом. Вот фельдшер Нина Алексеевна Голева (мы с ней все эти годы вместе работали, сейчас она давно на пенсии). Кажется, немножко ей поучиться — и такой бы из неё главврач получился! Для меня, нового здесь человека, она была неоценима. А сейчас постоянно рядом медицинская сестра Надежда Викторовна Гончарова, прекрасный специалист и человек. Замечательной колоритной фигурой был Анатолий Владимирович Костиков (царство ему небесное) — заботливый, рачительный хозяин. Провёл мне в квартиру газ, поясняя: „Она у нас южный человек, а то замёрзнет“.

—Первую половину своей врачебной практики Вы лечили детей, общались, как правило, с их молодыми мамами. Приехали в Путятино, и основными пациентами стали бабушки-старушки.

—В нашей большой семье постоянно жили две бабушки: Пелагея и Евдокия. Пелагея дожила до 97 лет. Мы, внучата, видели, как наши родители почтительно относятся к своим мамам, и это запечатлелось на всю жизнь. Можете улыбаться, но я часто в старушках, которых лечу, нахожу сходные черты со своими бабушками. Так что для меня лечить пожилых — привычное дело! Есть у меня и любимый пациент-дедушка — Николай Алексеевич Лазарев. В 81 год он перенёс обширный инфаркт, был почти полностью парализован, потерял речь. А теперь держит дома лошадь, самостоятельно приходит к нам в дневной стационар, с удовольствием общается. Вот бы всем больным такое жизнелюбие, такую волю и желание оставаться в строю!

Если говорить современным языком, средний медицинский персонал на селе — это фельдшеры, медсёстры общей (семейной) практики. Жизнь заставляет. А что же врачу, отставать? Вот и я после учёбы в Воронеже получила сертификат по специальности врача общей (семейной) практики. И в новой ипостаси лечу пациентов, наблюдаю за семьями.

А в заключение хочется сказать, что внедрение системы врачей общей (семейной) практики — дело правильное и нужное. Доктора такой квалификации способны поднять сельское здравоохранение до приличного уровня. Когда-то Н.В. Склифосовский определил земского врача как „основную фигуру среди русских врачей“. Поэтому в феврале-апреле текущего года я подтверждала свой сертификат квалифицированного врача на обучении в Воронеже.

—Нина Владимировна, Ваша коллега Галина Сергеевна Драгомарецкая поражается Вашей энергии. На чём она держится?

—Ответ прост: на результатах моего труда, которые показывают мне мои пациенты! Главное  — любить свою профессию и помнить клятву Гиппократа.

Вопросы задавала Инесса УСАЧЕВА,

с. Делеховое.

Меню